(Фрагмент статьи)
Gunter, M « Si se non noverit » – Liebesentwurfe und Lebensentwurfe in der spaten Adoleszenz »
Перевод Белоглазовой В.Б. - психоаналитик, Сотрудник психотерапевтического центра «Московский психоанализ».
«Если он не узнает себя» (Овид, Метаморфозы, книга III , стих 348). Это условие долгой и богатой жизни предрек пророк Терезий Нарциссу, сыну бога Кефиса и нимфы Лириопы. Мы знаем, что этого не случилось. Попробуем понять, почему?
Отношение подростка к любви, интимности и партнерству складывается в процессе мучительного столкновения со своим собственным телом и его изменениями в пубертате, принятия измененного тела и своей внешности. Успешная интеграция сексуальных пубертатных изменений в целостный образ себя является решающим условием построения удовлетворяющих интимных отношений.
Нарцисс предстает в мифе – я ссылаюсь на версию Овида в его «Метаморфозах» (Третья книга, стих 339-510) – шестнадцатилетним юношей. Он еще мальчик, но уже молодой мужчина, красотой которого восхищаются многие юноши и девушки. Но никто из них не может встрепенуть Нарцисса.
Эхо увидела его охотящимся на оленя. Чтобы понять суть происходящего, нужно познакомиться и с ее историей. Эхо была обречена Юноной повторять лишь окончания фраз без возможности что-либо сказать самой. Таким образом, тема Эхо – быть отзвуком, не способным развить свою собственную идентичность. Итак, она влюбляется в Нарцисса и украдкой следует за ним. Ее существо не позволяет ей начать разговор первой, поэтому она должна дождаться возможности ответить. В конечном итоге состоялся следующий диалог: Нарцисс крикнул (стих 386): “ bus coeamus ”– “давай сойдемся”, на что она ответила: “ coeamus ”- “сойдемся”. Это слово является повелительной формой латинского глагола “ coire ”, форма причастия которого звучит как “ coitus ”. Однако Нарцисс бросается прочь от ее объятий с криком: «лучше я умру, но не буду принадлежать тебе». Эхо настолько потрясена отказом, что, тело ее, жалко задрожав, немея, превращается в камень. Один только голос остается жить в лесах.
Итак, не имея идентичности, Эхо не может создать любовных отношений, а без любовных отношений, ей нечем подтвердить свою идентичность. Не чувствуя себя как личность, она не может достичь чувственного подтверждения своего существования и через сексуально-телесные отношения с другими. Поэтому она растворяется в пространстве, тяготимая своей телесностью.
16-летнему Нарциссу живется не лучше. Насколько нам известно, он полюбил и потерял себя в своем зеркальном отражении. Овид пишет: «Он любит бестелесную надежду, принимая за живое существо мираж». (Стих 417) Овид образно описывает идеализированную, ничем не нарушаемую чистоту источника, в котором Нарцисс увидел свое отражение: ни одна птица, ни один дикий зверь, ни один упавший сук не мог его замутить. Роща вокруг него не давала проникнуть солнечным лучам, чтобы согреть землю. Эти строки дают метафоричное описание нарциссической холодности и очень конкретно указывают на стоящие за ней защиты против каких-либо желаний.
Действие развивается дальше и изображается психологически точно: «То, к чему ты стремишься, есть Ничто, то, что любишь, потеряешь, как только отвернешься. То, что ты видишь, лишь тень, зеркальное отражение». Пользуясь нашим техническим языком, можно сказать, что Нарцисс не достиг константности объекта и теряет его, как только отвернется. «Он не имеет собственной сущности» (стих 435) Объекту не может быть позволено собственного существования.
Поступки Нарцисса – зеркальное отражение действий Эхо. В то время, как она сама не имеет собственной сущности, а представляет собой только эхо, Нарцисс не признает за объектами возможности иметь свою сущность. В то время, как Эхо теряет себя, Нарцисс теряет объекты и, в конечном счете, самого себя. Разница состоит в средствах, с помощью которых это происходит – у нее – в словах, у него – в образах.
В конечном итоге у Нарцисса появляется желание расстаться со своим собственным телом. Он умирает от разочарования, тело его исчезает, и на его месте вырастает цветок.
Таким образом, Нарцисс не выдержал столкновения со своим собственным телом, которое, как писал Гегель в "Феноменологии духа», является одновременно первичным существованием и присущим от рождения выражением индивидуума (Гегель, 1807/1986, с. 233), репрезентируя вместе с тем собственное и чужое, внешнее и внутреннее. Трагедия Нарцисса и Эхо демонстрирует тот факт, что невозможность либидинозного инвестирования объекта в пубертате тесно связана с нарушениями в формировании собственной идентичности и отсутствием либидинозного инвестирования собственного тела, стабильность обладания которым не достигнута. Вместо этого от тела остается только призрак, который обманывает Нарцисса и в конечном итоге трагическим образом исчезает вместе с ним.
Пугающее воздействие пубертата, связанное с изменениями тела и сексуальным развитием выразительно изображено Эдвардом Мюнхом.
На картине под названием «Пубертат», которая находится в национальной галерее Осло, изображена девочка с широко раскрытыми глазами, боязливо закрывающая руками область гениталий, откуда появляется угрожающая тень. Лауфер и Лауфер (1984, с. 66) говорят о том, что некоторые подростки переживают это так, будто пубертат превращает их собственное тело в их врага. Новые сладостные ощущения в области гениталий часто заставляют их подозревать себя в ненормальности, либо заставляют их чувствовать, что они выведены из прежнего равновесия какой-то неизвестной, неконтролируемой силой. В этой ситуации мастурбация и мастурбационные фантазии служат своего рода вспомогательными средствами в реорганизации Я по принципу господства гениталий. Мастурбация интегрирует регрессивные желания. С одной стороны, она осуществляется в безопасном пространстве собственного внутреннего мира и служит одновременно индикатором того, какие сексуальные мысли, чувства и способы удовлетворения приемлемы для Сверх Я, а какие – нет, и, поэтому, не могут быть включены в образ себя как сексуально полноценного индивидуума. В противоположность этому, инстинктивные импульсы и желание мастурбировать воспринимаются тяжело нарушенными подростками как угрожающие, поскольку представляются им подтверждением их ненормальности или угрозой их личности, в особенности их системе защит, провоцируя примитивную агрессию. (Гюнтер, 1999)
Огромную роль в подтверждении своей идентичности играет стилизация своего тела одеждой (например, дизайнерской одеждой, одеждой панк, скинхэд и др.), вызывающими прическами и макияжем, пирсингом, тату и др. Здесь выводится на передний план нарциссическая потребность в саморепрезентации. Стилизация тела имеет решающую защитную функцию, поскольку связывает страх, вызванный сексуальным развитием. Наиболее конкретное, связанное с телом выражение этого страха – дисморфофобный страх, очень широко распространенный и при нормальном развитии в адолесцентный период. В целом, по мере того, как подросток, стилизуя себя, включается в социальные связи, так сказать, идеологически растет, сексуальные фантазии становятся менее идиосинкратичными, менее ненормальными и, вместе с тем, менее угрожающими. Одновременно с этим, сопутствующие агрессивные фантазии, направленные на собственное тело, приобретают приемлемые формы, и, тем самым, обезвреживаются. Идентификация с нормами своей социальной группы становится решающим фактором, способствующим отделению от реальных родителей и модификации родительских имаго. (Лауфер, 1964)
В этой связи Лауфер и Лауфер обращают внимание на важные особенности развития мальчиков и девочек в пубертате: в то время как у мальчиков мастурбация и отношение к тесу способствуют отделению и дифференциации его тела от тела матери, девочки бессознательно идентифицируют свои руки с материнской заботой и исходящим от матери удовлетворением. Поэтому их пассивно-регрессивное мастурбационное желание, быть окруженной материнской заботой, воспринимаются как значительно более угрожающие. Это объясняет тот факт, что девочки чаще выстраивают защиту против мастурбации. Этим же объясняются частые атаки девочек на свои руки в форме самопорезов, поскольку руки, отождествляемые с материнской заботой, возбуждают пассивное желание порабощения.
Исследования постоянно показывают, что девочки и женщины значительно более недовольны своим телом, чем мальчики и мужчины. Обычно это объясняется увеличением пропаганды идеального женского тела, что оказывает необычайно сильное влияние особенно на подростков и молодежь. Кстати, клинические исследования говорят о том, что девушки гораздо более интенсивно, чем юноши пользуются идеализированными представлениями о теле как защитой от угрожающих сексуальных импульсов. Возможно, таким образом легче достигается согласие между эдипальным соперничеством с матерью и постоянной, амбивалентно переживаемой идентификацией с материнским сексуальным телом.
Опыт показывает, что неудача интеграции сексуального тела в собственную идентичность ведет к невозможности построения любовных отношений, либо, если любовные отношения все же построены, вокруг них организуются защиты, блокирующие дальнейшее развитие личности. Это приобретает в современном обществе все большее значение, так как момент первого сексуального опыта значительно омолодился с начала 80-х годов, причем этот сдвиг больше выражен у мальчиков, чем у девочек. Если раньше мальчики значительно отставали от девочек, сегодня это отставание сильно сократилось. Статистика показывает, что сегодня примерно 1/10 молодежи уже с 14 лет состоит в сексуальных отношениях (18% юношей и 11% девушек, 1/5 – с 15 лет (18% юношей и 25% девушек), 2/5 – 16 лет (37% юношей и 40% девушек) и около 2/3 – с 17 лет (61% юношей и 66% девушек).
Кстати, сам по себе факт интимной связи мало говорит о том, готовы ли молодые люди вступить в интимные отношения. Одни, вовлекаясь в интимные отношения, продолжают их. Другие используют их как критерий в трудноразрешимом балансе между любопытством и страхом перед изменениями, между регрессивными желаниями и стремлением к новым отношениям вне семьи, между страхом перед неизвестным и связанным с этим возбуждением.
Мои соображения, которые я хотел бы представить на обсуждение в двух клинических случаях, заключаются в том, что любовные и интимные отношения существенно влияют на развитие, в результате чего формируются приемлемые защиты и поддерживается интеграция сексуальных и агрессивных импульсов, содействуя через стабилизацию примата гениталий стабилизации идентичности. Кстати, вступление в интимные отношения вряд ли является возможным без соответствующего развития и интеграции личности. В противном случае они являются чрезвычайно травмирующими, становясь источником душевных заболеваний. Это означает, что нарушения развития во многих случаях препятствует формированию нормальных интимных отношений, поскольку они либо являются устрашающими, либо заменяются садомазохистической зависимостью. В результате эти тяжело травмированные подростки не имеют шанса достичь зрелых интимных отношений, снова и снова воспроизводя травмирующую ситуацию.
В ходе аналитической терапии подростков неизменно возникает вопрос, насколько исцеление, которое, согласно Фрейду (1937,с.84) «воспринимается Я как новая опасность», усугубляется пугающим переживанием потери индивидуации. Аналитик становится «нарушителем» из-за исходящей от него угрозы найденному патологическому равновесию и патологической идентичности.
По-моему, замечание Тримборна (Тримборн, 1995), о том, что из-за чрезмерной идентификации с ранними идеализированными родительскими объектами, субъект воспринимает свое созревание или индивидуацию как убийство идеализированного объекта и переживает это как уничтожение самости, должны приниматься во внимание и прорабатываться.
Для подростка угроза утраты себя еще страшнее, поскольку образ себя окончательно не сформирован и является ядром перверзных, обусловленных псевдо-идентичностью, объектных отношений.
Теперь становятся понятными слова пророка Терезия, где Нарциссу дарована долгая богатая жизнь лишь при условии, что он не познакомится с собой. Это касается, разумеется, не всех, а исключительно Нарцисса и, с моей точки зрения, подростка, которому не удалось установить действительно удовлетворяющих любовных отношений. Нарцисс безнадежен оттого, что, влюбленный в свое отражение отныне не может ни с кем установить любовных отношений, остается фиксированным на идеализированном внутреннем объекте. Наконец он осознал: «Это я. Я постиг это, и мой образ не обманет меня больше», (стих 463) и тотчас он умер.
Эриксон трактует этот крах, в контексте поиска идентичности:
Когда подросток не может преодолеть это напряжение, он изолируется и в лучшем случае может установить лишь стереотипные и формальные человеческие отношения; либо, повторяя лихорадочные попытки и терпя срывы, ищет интимных отношений с самыми невероятными партнерами. Ибо там, где отсутствует прочное чувство идентичности, попытки установить нормальные человеческие отношения превращаются в безнадежный эксперимент, при котором размытые очертания идентичности ограничиваются нарциссическим самолюбованием: тогда «влюбиться» часто означает упасть в собственное отражение, принося самому себе страдание и разбивая зеркало.
(Эриксон, 1968, с.172)
Подобный Нарциссу подросток не развит настолько, чтобы вынести относительность человеческих отношений, их ненадежность. Осознавая несовершенство других, он отказывается любить их, и находит идеал в себе. Обнаружить это равносильно крушению. Аналитик - это тот, кто способствует этому осознанию, тот, кто обнажает перед подростком проблему катастрофического изменения, опасности потери себя, связанной с отказом от перверзных форм организации личности. В этом смысле аналитик тот, кто опустошает, причиняет боль, разоблачая укрепившуюся патологическую организацию. Псевдо-идентичность при этом находится под угрозой в тот момент, когда идентичность в высшей степени нестабильна. И все же в ходе анализа подростков постепенно становится возможной работа над исследованием внутренних механизмов переориентации идентичности. Это вызывает настолько сильный страх, что иногда они заявляют о том, что хотят покончить с собой. В этой связи перед подростком снова и снова встает вопрос о том, не лучше ли не менять патологические способы организации и связанную с ними блокаду, чтобы не чувствовать себя так чудовищно одиноко в момент отказа от перверзных отношений.
Я придерживаюсь мнения Штайн, которая, ссылаясь на Батайля и Лапланша, говорит о трансформирующей роли сексуальности, с одной стороны, и о ее организующей функции. Сексуальность – это нечто, изначально имплантируемое ребенку матерью, а затем вытесненное, если говорить о неком первичном вытеснении. Таким образом, воздействие сексуальности объясняется тем фактом, что она была вытеснена как элемент, атакующий Я изнутри. (Штайн, 1998, с. 264; Лапланш, 1987). С другой стороны, сексуальность – это особая способность человеческого организма, с помощью которой ребенок конструирует механизмы подавления влечений, играющая, таким образом, очень важную роль в формировании системы защит. На мой взгляд, то, что детально описано Штайн, по поводу периода раннего детства, в значительной степени применимо к построению идентичности в адолесцентный период. Аналогично этому, к адолесцентному периоду можно применить механизмы, выявленные Фрейдом у маленьких детей в его работе «Ребенка бьют» (1919), поскольку процесс их укрепления и окончательного формирования становится понятным только во взаимосвязи с динамикой адолесцентного процесса и связанного с ним укрепления систем защиты. Я наблюдал появление у моих пациентов появление фантазий избиения. Они понимались им как выражение одновременно осознания вины и эротических чувств по отношению к отцу при регрессии. Они репрезентировали не только наказание за запрещенную генитальную связь с отцом, но были также и их регрессивной заменой. Эта фиксация на либидинозных и, в конечном итоге, садомазохистических отношениях к отцу становится понятной в случае, если в адолесцентном периоде не удается осуществить сдвиг либидо на новые либидинозные объекты, и отношения с ними олицетворяют отношения с отцом. При этом предотвращается отделение от ранних родительских фигур, что снова делает актуальным ранний страх перед потерей отношений с ними.
Соприкосновение с Другим, вначале в форме собственного, под воздействием пубертата, меняющегося тела и со своей инстинктивностью, затем с партнером в первых любовных отношениях, бросает вызов подростку. С одной стороны, эти соприкосновения с Другим провоцируют регрессивное желание зависимости и одновременно архаические фантазии преследующего, зависимого материнского имаго. Эти фантазии организованы различным образом у юношей и девушек. У юношей большую роль, как в случае патологического, так и в случае нормального развития, играет идентификация с собственной фаллической потенцией. Она служит защитой от архаических параноидных фантазий. Таким образом, удачные любовные отношения вносят существенный вклад в построение стабильной идентичности.
У девушек преодоление ненависти к матери и дистанцирование от враждебных намерений по отношению к ней и от бессознательно пугающего преследования матери, протекает гораздо сложнее. Собственная идентичность, характер взаимоотношений складываются путем активного усвоения пассивной женской позиции, в процессе урегулирования напряжения между желанием зависимости и активностью в отношениях. Любовные отношения служат, если они удачные, как раз этому уравновешиванию пассивности и активности, принятия собственного тела как субъекта и предоставления тела как объекта желания. Неудавшиеся любовные отношения, и вместе с ними отношения в жизни вообще, сопровождаются либо ущемлением собственной телесности и сексуальности, как, например, при анорексии, либо отказ от сексуальности в ее угрожающих аспектах.